Re: T.: Литературная дуэль

Работа #4

Восторженность (на тему «Радость»)

Я не был дома долгих десять лет
Не знаю, и вернусь ли я туда,
Все дни, как одинаковый рассвет.
Когда восходит крыльями заря.
Когда край неба, превращаясь в синий цвет,
Укроет купол лишь мерцанием своим
Вот радостей *других у нас здесь нет,
Лишь небо радует, ведь Иннос *тоже с ним.

А в день, когда барьер взорвал небесный свод,
Все побежали, в страхе пред судьбой.
А я остался, хватит мне невзгод,
Я не хочу идти к себе домой.

Мой новый дом – долина Миненталь,
Я к ней привык, она моя судьба,
Мне прошлый дом теперь совсем не жаль,
Там не было заботы и тепла,
Там были только лживые признанья,
Потоки фальши, наводнение людей,
Законы, доводы, любовные терзанья
Пропитанные чувствами зверей.

Нет больше радости на этом белом свете,
Чем наблюдать, как снова зацветет природа,
Как Миненталь очнется в новом цвете,
Проснется тяга к жизни и свобода.
Свобода быть такой, какой угодно,
И не зависеть от влиянья черных сил,
Чтобы цвести в любое время года,
Чтоб тягу к жизни ветер разносил.

Смотреть, как из разрухи всходят жизни
Единственная радость для меня,
И я умру, а ты держись, не сгинь и
Надолго будь, навечно, навсегда…

Работа #5

Смутное время (на тему «Нелепость»)


Ох, ребятушки, ой родимые!
Ой бяда, бяда приключилася!
Как кошмарный сон поменялся мир, *
И Миртана вся изменилася!

По святым местям да по капищам
Пьяный Лестер брёл да насвистывал,
Ой не в добрый час славный молодец
На алтарь траву пораскидывал.

Полыхнул тот тюк да зеленой мглой,
Вознеслася дурь выше всех небес,
Вдруг раздался смех и затем затих,
Будто козни нам заготовил бес.

Поднялся буран да унес бойца,
Замело луга буйным семенем,
Вмиг бодун-трава занялась округ
И взошла как лес тем же временем.

Ох погиб весь свет, говорю как есть,
И земля с водой перепутались!
Главным в мире Горн вместо Инноса,
С Надей-грешницей боги спутались!

А во граде славном Хоринисе
Да творится сплошь беззаконие,
Некромантов никто не вешает,
Продают они мясо драконее.

По домам ходят люди торговыя
Все пираты морски да разбойники,
Ловят брата наша рабочия,
В хатах ставят для нас рукомойники.

Может кажется все замечательно,
Только грабят нас маги проклятые!!
Ну прошу вас вернитесь на небушко,
Боги смилуйтесь, наши поддатые.


Работа#6

Мой последний труп *(На тему «Безумие»)

Ранний вечер

…Окружающие слова сплетались в несвязные узоры предложений. Я был слишком пьян, слишком неразборчив в том, что говорили, слишком… но всё равно оставался самым умным среди того сброда, что пьёт, жрёт и орёт сегодня здесь, в этом хоринском клоповнике Кардиффа.

Мой сосед по столику — неприятный толстый наёмник с одутловатым лицом, небритая зараза, *присевшая ко мне, когда я преспокойно рассуждал о том, где достать свой труп. Живёхонький-то я живёхонький, кости целы и кровь течёт вроде бы, да и у Инноса я ни разу не был, но свой труп нужно найти сегодня вечером и спрятать в траве, где постоянно Руперт с утра ошивается. Мою одежду сразу узнают. Лорд Андре… будь ты проклят!

Въедливая натура паладина Андре проявилась не сразу. Он потихоньку влезал ко мне в душу день за днём, замечал любую мелочь, деталь в громком преступлении, давил на меня, называл на «Вы» (хотя до этого всегда «тыкал»), рассуждал о грешниках, праведном правосудии Инноса, смерти, жизни, судьбе отошедшего от веры… Наконец, я сознался… Зря. Ведь совесть всё равно рано или поздно загнала бы меня в собственноручно изготовленную петлю, да и никаких доказательств моей причастности к злодеянию недельной давности не было. *

Андре мне сам предложил отравиться, чтобы не доводить дело до публичной казни, тем более, палач, говорят, будет зверствовать, после того, как недели три назад кузнеца наёмников оправдали и не повесили. Никто так мне и не сказал, в чём будет заключаться зверство. Тем более, это ж виселица: люк проваливается и «тебя уже нету». *

Я согласился отравиться. Всё-таки потом пышные похороны, провожают с честью, слова говорят красивые: я человек в какой-то мере известный. Очень уж я умён, чтобы отказываться от столь заманчивого предложения. Оставалось только найти подходящий труп и обязательно похожий на меня. Сегодня ночью вокруг меня их тьма бродит, женские — отметаем, остаётся сотня мужских: бородатых, бритых, толстых, худых, пьяных, трезвых, сильных и хилых. *

Я обвёл взглядом всех посетителей в том числе своего соседа; в свете последнего рассуждения, мне вспомнилась пиратская песенка, услышанная в трактире:

«Эй, пираты, все трупы на том корабле.
Эй, пираты, пить им с Белиаром ром…»

Предложение от Андре поступило сегодня. Ночью «я» уже должен умереть.

Паладин всё-таки гадёныш. Какие слова красивые говорил: «Я не могу оступиться. Хоть ты меня один раз и выручил, за так такую хорошую работу сделал… но не могу я… пойми. Единственное, что я могу предложить…» Ну и предложил, сволочь. Уже успел приказать не пускать меня за пределы города, плавать я не умею, денег нет, деваться некуда. Лорд навсегда останется чистым, о нём никто никогда плохо не подумает и не скажет, а после моей смерти паладинчик заявит, что «преступление раскрыто, виновный наказал себя сам — Иннос направил его на путь праведный». Мерзость.

Сосед за столом говорил громко, смеялся, но мои мысли были громче… мои мысли кричали, вызывая головную боль, и только тогда, когда здоровяк с размаху стукнул по моему плечу и заржал, мне пришлось прислушаться к его словам:

— Вот слушай, ещё такая загадка: паладин был глуховат. На одно ухо. Жена его подслеповата. На один глаз. Дети их были глухи и слепы на оба уха и оба глаза. Спрашивается: на сколько ушей и глаз будут слепыми и глухими внуки, если учесть что правнуки паладина Лотара потеряют ноги и руки, пока будут шляться c пиратами, а их родители с пиратами не шлялись?
— Что за тупость? Сам разгадал хоть?
— Нет. Это мне мой друг рассказал… говорит: «Горн, разгадаешь, будем считать, что ты умный, а пока ты неумный». Может, видел моего дружбана? Такой худой с бородкой.
— Мало ли таких… «худых и с бородкой»?
— Не, ну моего ты точно знаешь. Постоянно носится куда-то, героем себя возомнил, после того, как… — Горн запнулся.
— После того как?..
— Не важно. Он просил не рассказывать. Но парень он знатный.

Я выпил ещё…
*
Доспехи-то какие у этого Горна… сшиты из всего, что под руку подвернулось. Лохмотья с железом... одним словом. В этом обличии, наёмник — вылитый орк.

Может, пригласить эту «орочью» морду к себе домой? Там долбануть его по башке подсвечником раз этак десять-пятнадцать, чтоб точно не встал, и лицо неузнаваемым было, кольнуть пару раз кинжалом в сердце для большей надёжности… потом переодеть. Только больно здоровый, крупнее меня в раза полтора. Вот, представляю, находят «мой» труп, лорд удивляется: «одежонка больно мелковата стала, даже порвалась в паре мест». Сразу видно: убийство. Андре, как человек, всегда сдерживающий свои обещания, траурно-торжественно расскажет обо мне только хорошее. А «убийцу» естественно искать не будут.

Эээх… а куда ещё деваться? Приходится рассчитывать только на этот вариант.

— Ты откуда, мужик? — захмелевший Горн меня приобнял за шею, как все пьяные мужики, выказывающие своё уважение собеседнику.
— Оттуда, — я показал ему пальцем наверх.
— С гор что ли?
— С небес. Я сегодня умер.

С лица здоровяка резко сползла улыбка, он сразу убрал руку с моей шеи, пару раз сильно потряс головой, пытаясь выветрить хмель, видимо, не получилось, потому что он переспросил:

— Что?!
— А?.. Да так, ничего.
— А… послышалось, значит.
— Бывает, — я *слегка повеселел, первый раз встретил мужика, который настолько наивен и одновременно опасен. — Слушай, — сказал я, ухмыляясь, — тебе, сколько нужно выпить, чтобы опьянеть?
— Ну… это как пойдёт… Скажем, большой бочонок тёмного, или бутылок семь шнапса и это если я не в форме.

Я прикинул. Эта жирная скотина выпила уже кружек пятнадцать, однако ещё может передвигаться, не шатаясь, и часто выходить на улицу. Чтобы его споить буду добавлять в пиво шнапс, когда он отлучается, а сам пригублять только, так, для вида. Когда ищешь свой труп нужно быть трезвее, чем он сам.

Горн, через час беспрерывного вливания в себя пива, немного опьянел, а я уже начал уставать от трактирного шума и от сальных анекдотов что-то вроде:

«Приходит как-то Робар к Каррипто…»

История заканчивается, все начинают ржать — голова болит ещё больше. * * *

Пока Горн продолжать пить, я начал подумывать о своём последнем желании перед казнью, если свой труп найти не получится. Придумывал я их так, чтобы максимально затянуть время.

Ну, например, можно так:

«Хочу, чтобы мой путь от казарм до эшафота устлали коронными растениями»
или так:
«Хочу, чтобы на моей казни присутствовал Робар Второй»

Знаю, что никто ничего подобного слушать не будет. Надают по роже солдатскими сапогами, добавив: «ещё одно такое желание, мы тебя сами казним и уж поверь не за шею тебя подвесим, а за что-то другое». Это у ребят чувство юмора такое, ополченческое. Как они все надоели…
*
Через час трактир стал постепенно пустеть. Мы с Горном решили не затягивать и, расплатившись, ушли из заведения; лицо *Кардиффа было довольным: видимо, столько пива за раз он ещё никому не продавал.


Сумерки

Мы направились к моему дому, я пообещал Горну «бесплатного пойла». Он согласился, правда, поначалу пролепетал что-то вроде «мне завтра вставать рано…», не встанешь ты, дружок, не встанешь.

Как только мы прошли дом кузнеца, из темноты к нам на встречу вышел мужик… молодой с бородкой… видимо, это и был тот самый «дружбан», который задал Горну ту загадку. Я видел этого бородатого с косичкой раньше. Определённо. То ли учил его чему-то… то ли… а, да ладно, с утра вспомню. *

— Ты опять напился? – бородатый спросил это с неким равнодушием.
— Ну… чуточку, дружище.
— Не забыл? Завтра на причале.
— Да нет. Всех убьём… порубим всех.
— Не придёшь, задушу, — друг Горна пожал руку нам обоим и направился к причалу.
— Он обычно болтливый. А щас весь в делах… весь в делах, — искренне сокрушался Горн.

Мы прошли ещё шагов десять, наёмник остановился и, бормоча в адрес орков что-то ругательное, отошёл к дереву. Конечно, можно было бы грохнуть эту морду дома, но марать свои ковры кровью не хотелось. Я еле слышно подошёл к Горну и достал кинжал из ножен. И только я сделал взмах, как наёмник со словами «А вот орки…» развернулся боком — кинжал едва полоснул его руку.

— Ты что творишь, гад?! — непонятно чего было больше в крике наёмника: детской обиды или желания меня убить.

Горн развернулся и вдарил так, что, как показалось, половина зубов ударилась сначала в одну щёку, а затем отлетела в другую, я пошатнулся и грохнулся спиной на лавочку, кинжал выпал из рук. Резкую боль притупил алкоголь. Я попытался встать, но то ли переизбыток шнапса, то ли непреодолимая тяга передохнуть заставили меня остановиться. Горн постоял, посмотрел на меня отсутствующим взглядом, наверное, забыл, за что ударил меня, да и вообще не понял, кто я такой, а потом он загорланил:

— Порубили орков, порубили волосатых тварей…
Порубили варгов, порубили чёрных тварей.

Я помню эту солдатскую песню: в ней перечислялось ещё тридцать животных и существ с неизменным словом в конце «тварей». В исполнении здоровяка она звучала более угрожающе, чем в исполнении отряда паладинов.

Я смотрел Горну вслед. Уходил мой последний труп…

Опять ничего не вышло, я уже начал обдумывать, каким ядом травиться, но тут *заслышались неуверенные шаги со стороны «Весёлой Маски»… а, понятно, это красавчик Валентино, если мой труп — не он, то никто. Не так давно ему надавали по морде, а он всё равно продолжает шляться по ночам. Пошляешься, ты у меня, скотина. *

Валентино шёл очень быстро, оглядываясь по сторонам, вздрагивая при каждом шорохе. Смотрите-ка, чему-то его постоянные избиения научили… *Я спрятался за бочку у дома Боспера, взял камень размером с пол-ладони и стал ждать того момента, как этот дурень пройдёт мимо меня. *

Камень попал прямиком в голову, Валентино опустился на четвереньки и что-то промычал. Я, прихрамывая, подошёл к нему, схватил за волосы и потянул его голову вверх так, чтобы наши взгляды пересеклись, парень смотрел на меня обречённо. Куда девалась твоя залихватская храбрость, куда делся твой шарм? Ты жалок, урод.

Я долго его бил по туловищу, голове, рукам… сначала он пытался прикрываться, но потом сдался. Я не мог остановиться. Не мог. Всё-таки я убивал себя…

…Мне не удалось взвалить труп Валентино на плечи, хоть он и был лёгким. Тело пришлось тащить за ноги и надеяться на то, что багряный след смоет дождь. До дома оставалось идти шагов десять…

Я *распахнул дверь своего дома, труп оставил в прихожей: тащить дальше не было сил.

Бессонница

Не стал зажигать свечи. На ощупь добрался на кровати и лёг. Болело всё…

«Весёлый» день — ничего не скажешь. На спине лежать невозможно, повернулся на бок. Воспоминания недельной давности потоком, непроглядным ливнем картинок из прошлого вырвались, стали больно жалить, до слёз, учащать сердцебиение, приказывали винить себя, сжимать ладони в кулаки, от бессилия, от невозможности что-то изменить и исправить.

За окном шумел ливень.

Всю жизни я думал, «что будет если»… а после встречи с ней стал рассуждать, а «что было бы если».

Прачка. Я её любил. Её имени кроме меня никто не знал. Мало ли таких безымянных окружающих тебя женщин, от которых пахнет мылом, рыбой и ещё неописуемым смешанным запахом всего того, с чем они соприкасаются?

Прачка. Совсем молоденькая. Лет двадцать. Обычно к таким просыпается жалость: работают до посинения, но ничего не имеют; неглупые, но ум свой показывать негде; предмет домогательства мясников, скорняков и кузнецов. Безотказный вариант для любого пьянчужки, у которого если и была жена, то лет двадцать назад. Сначала она сопротивлялась, потом сдалась им всем. По крайней мере, о ней так говорили. *

Прачка. С не очень красивым лицом и серо-голубыми глазами. Маленькая, миниатюрная. Слишком притягательная, чтобы работать здесь, в портовом квартале. Я жил в квартале ремесленников и пил в «Весёлой Маске» или на висельной площади, работал, как приходилось, гулял, как желалось. * * *

Лея. Слишком красивое имя для той, у которой никогда не было шанса вырваться из самого дрянного квартала Хориниса. Я и познакомился с ней там, когда продавал сундук Лемару. * *

Она держала меня на расстоянии. Использовала. Нужно денег? Ну, конечно, Лея, бери, пожалуйста. Нужно найти работу для свихнувшегося знакомого? Пожалуйста. Нужно помочь в какой-нибудь мелочи? Пожалуйста. С другой стороны я ведь сам заставил привыкнуть её к себе. Но она даже не делала ко мне шаг на встречу, а чем ближе я подходил к ней, тем дальше она удалялась. Я рассчитывал на ответ, надеялся стать для неё самым лучшим, вожделел близости… сорокалетний дурень. Сразу было ясно, что ничего не выйдет. А я верил… я всегда был набожным.

Так день за днём. Муки, нестерпимые переживания, зависимость от её посещений, внимательность к каждому её слову, к каждому движению её рук. Ответа не было долго, да и вообще никогда… и одного мгновения ненависти вполне хватило, чтобы перечеркнуть недели любви. *

…Она умерла быстро. Я отпустил от шеи руки, последний раз взглянул на неё. Я не помню, куда я отнёс Лею, не помню: день это был или ночь; туман, беспросветная серая пелена вместо воспоминаний. Был набожным — после её смерти отрёкся от Инноса.

Потом, спустя день, я подумал: а чего я добился её смертью? Сэкономил расходы? Всё! Зато теперь мне, на душе, никогда больше не будет так хорошо, как это было, когда я проводил время с Леей. Желание жить осталось — с этим я сам ничего не мог сделать. *

На память о ней остались только пересуды хоринских жителей…

Заря
*
Я проснулся от шума с улицы: работал кузнец. Во рту неприятно горчил вкус запёкшейся крови, до распухшей щеки было невозможно дотронуться, болели руки. Значит, не приснилось. Значит, если верные крысы-ополченцы Андре, не сообщат тому о «неопознанном трупе», то лорд раструбит всем, что дело «об убийстве прачки» закрыто, а виновным признан Торбен. *Плохи мои дела. *

Разве я жалел о смерти Валентино? Нет.
Разве я желал смерти Валентино? Да

Ну, и в кого я превратился? Был плотником – стал убийцей. Ну ладно, всё началось с того, что я выгнал Гритту из своего дома. Где она, кстати, сейчас шатается? Нашла очередного дядю, который за неё долги платит, или, глядишь, охмурила кого-нибудь… Ушла племянница — я *встретил Лею и стал пить, крепко, каждый день (куда больше, чем раньше), потому что как только она уходила из моего дома, мне было так скучно, так неимоверно одиноко, что думать о ком-то другом — не мог. Мучили мысли: «а завтра она придёт?», «а она на меня не обиделась?», «откроет ли она дверь, если я приду в её дом». Комоды, шкафы, сундуки — я не хотел их делать.

Потом я её убил…

Лея…

А сейчас оставалось одно.

Переодену Валентино в себя, изуродую ему лицо ещё больше, должны принять за меня. А что потом? Как я покину Хоринис? Превратиться в овцу и отправиться на мясобойню? Превратиться в остера и пытаться убежать от разъярённой толпы? Без толку, бесполезно.

Изначально выхода не было, вот я и понял, что такое желание жить, как непросто его отнять у других и как сложно его исполнить. Видимо, винить себя за обе смерти мне предстоит сейчас, либо раскаяться через долгие-долгие годы изгнания и отшельничества.

Да есть выход. Только надо время выждать. В одежде Валентино я смогу выйти из Хориниса ночью, тупоголовые охранники сострят в «мой» адрес, не более того. А там как повезёт… конечно и орков кругом, но… да хоть поденщиком на любой крестьянский двор.

А вот и пузырёк с ядом попался мне на глаза. Нет, ни за что, себя я убивать повторно не буду. Вот он я… лежу на засохшем тёмно-красном пятне прямо перед дверью.


В дверь несильно постучали. Я понял, что это пришли за мной, наверное, Андре, как только проснулся, сразу приказал проверить мой дом. Я опять взглянул на пузырёк… стук усилился, стал безостановочным. Как не хочу становиться на эшафот!..

Чей-то силуэт мелькнул в окне, лицо вплотную приблизилось к стеклу… я узнал Гритту. Она что-то говорила, но я не разобрал. Дрожащими руками я открыл дверь, не знаю зачем. Понадеялся на то, что она будет молчать?

— Дядя!.. Прости меня! — Гритта с наигранной радостью и фальшивым покаянием кинулась мне на шею, но тут же споткнулась о труп.

Гритта всегда умела звать ополчение на помощь … * *

…Отобрать желание жить можно только у того, кто тебя любит.

***
Не верьте тем, кто говорит, что виселица — самый мягкий вид казни, применяемый в Миртане. Не верьте тем, кто говорит, что в петле умираешь сразу: если шея не сломалась, сначала тебя сковывает, ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, тем более сделать вдох, потом медленно отключается сознание, в глазах рябит множество чёрных точек, потом и глаза сощуриваются до узенькой щёлки между веками, всё больше темноты, несвязности мыслей. Но и тогда остаётся желание жить: глупое, дурацкое и безрассудное