Re: Обреченные (творчество) *

Глава VIII – По воле волн

       Лестер с сожалением наблюдал за удаляющейся вереницей пенников губернатора. «Все бы ничего, но чертов господин Мигель положил глаз на единственную среди каторжан девушку. Причем,  явно без взаимности с ее стороны» - размышлял ассасин,   лихорадочно отыскивая выход. Один план за другим рождались в его голове, но все они ставили под угрозу выполнение королевского приказа. Наконец спасительная тропинка была нащупана: «Когда заключенных переведут на борт корабля, появится немного времени для общения с начальником городской стражи – Роббером Бенмусса –единственным человеком в Мерселе посвященным в  цель его миссии».  
       Спустя десять минут, оставшиеся заключенные вступили на борт галиона. Конвой поторапливал людей – это было в их интересах. Чем быстрее каторжане займут свои места, тем больше останется у конвоиров свободного времени: портовая таверна славилась крепким элем и доступными женщинами. Было глупо упускать такую возможность, в предтече долгого плавания. Особенно ядреные рассказы ходили про хозяйку таверны - черноокую Марго. Но счастливчиков, познавших сладость ее жарких объятий, оказалось не так уж и много. Тем жарче разгоралась страсть мужская. Кто знает, кому в очередной раз выпадет этот шанс?  
       Цепи, связующие людей в небольшие группы, пришлось снять – они сильно затрудняли передвижение по узким трапам и тесным корабельным коридорам. На невольниках остались лишь кандалы, сковывающие руки. Воспользовавшись моментом, Лестер аккуратно, стараясь не привлекать всеобщего внимания, подошел к фальшборту – будто высматривая путь для предстоящего побега. Роббер Бенмусса, вольготно прогуливающийся тем временем по палубе, незамедлительно направился к заключенному. Со стороны все выглядело так, словно представитель власти желает незамедлительно пресечь своевольный поступок осужденного.
       - Горн должен иметь возможность побега, - как приказ прозвучали слова Лестера, когда узник и Бенмусса поравнялись.  
       Роббер знал, что спорить сейчас бесполезно, да и не было на это время.
       - Я заменю вечером  его кандалы на подпиленные, но это все что на данный момент возможно, - без раздумий ответил Бенмусса.
       - Этого достаточно.
       Лестер неплохо разбирался в людях и точно знал, что Горн воспользуется любым шансом для побега. «Господин Мигель совершил непоправимую ошибку, выбирая  рослого богатыря с добрым и благородным сердцем на роль раба. Скрыться в окрестностях Мерсела практически невозможно – это узники осознали  еще на подходе к городу, когда около недели им пришлось ехать по равнине, заросшей зеленой глянцевитой травой.  Следовательно, «Яркендар» – единственный для них шанс ускользнуть из лап продажного губернатора. А чувство, возникшее в сердце Горна к Виктории Корвин, не позволит ему бросить девушку на произвол судьбы». - Так рассудил королевский ассасин, возможно впервые задумавшийся не только о выполнении королевского долга, но и  о чем-то большем.

*****

       «Яркендар» не был самым большим галионом в королевском флоте – всего 30 метров длинной по килю и 9  шириной. Однако, благодаря стараниям капитана, корабль считался одним из самых желанных мест службы для просоленных и пропавших смолой жителей прибрежных городов Миртаны. Тут неплохо платили, проявляли что-то напоминающее заботу о корабельной команде и, наконец, самый убедительный аргумент при выборе корабля – за капитаном Грэгом Уайтлоу тянулся шлейф счастливчика.  А это означало, что у моряков возрастали шансы вернуться домой живыми.
       По кратчайшему пути с материка до острова можно было добраться всего за неделю. Однако из-за незатихающих войн прибрежные территории уже давно стали настолько опасны для торговых караванов, что товары приходилось грузить на корабли и много дней плыть вдоль побережья до точки пересечения с меридианом Хориниса. (По какой-то непонятной причине орки абсолютно не разбирались в мореплавании и совершенно не старались восполнить свой  стратегический пробел). Но и тут было не все гладко: воды  между континентом и островом уже давно облюбовали пираты, и капитанам торговых кораблей приходилось огибать остров с его внешней стороны.      
       Узкий изящный  корпус, позволял "Яркендару" при необходимости  развивать неплохую скорость и круче маневрировать к ветру, нежели многие «круглые» суда. На второй палубе обосновались стрелки, демонстрирующие свое мастерство при случайном столкновении с пиратами, коих в морях Миртаны было немало. Прочно закрепленные станковые арбалеты – нововведение в королевском флоте –  представляли страшную силу в момент выяснения отношений между капитанами противоборствующих сторон. Арбалеты  щетинились по обоим бортам  судна и стреляли через специально прорубленные для этого бойницы. Пираты знали о разрушительной силе гигантских болтов и благоразумно обходили «Яркендар» стороной, предпочитая «трясти» суда или помельче, или не столь маневренные.
       Еще одним из новшеств, введенных на «Яркендаре», стала специальная  униформа. Времена, когда корабельная команда напоминала разношерстный сброд уходили в прошлое. Теперь по указанию монарха матросы носили светлую полотняную одежду,  к сожалению  весьма быстро темнеющую от грязи.  Команда корабля состояла из 120-ти хорошо обученных матросов, в том числе  боцмана, кока, плотника, парусиновых дел мастера и бондаря. Хотя на «Яркендаре» и поддерживалось подобие дисциплины, но по своей сути большинство матросов были ни кем иными, как отъявленными авантюристами.  Десять доверенных лиц капитана следили за соблюдением порядка. Причем, периодически для этого прикладываясь тяжелым кулаком по физиономиям провинившихся. Коим поступком ни у кого не вызывали симпатию. В нашем случае на борт корабля дополнительно взошло около полутора сотен каторжан и тридцать человек конвоиров – добросовестных  королевских ополченцев, подкинув капитанским помощникам   лишних  забот.  
       Для содержания заключенных отводились трюмы, расположенные на нижней палубе, тут же хранился перевозимый капитаном товар, продовольствие и самое ценное для моряка сокровище – пресная вода. Воду наливали в большие деревянные бочки, предварительно плотно закупорив их еще в порту. Для повседневных человеческих нужд открытой оставлялась лишь одна. Но, не смотря на принятые меры, через три недели плавания вода становилась густой и вонючей. С этим ничего нельзя было поделать. Воду кипятили, но пить ее оставалось по-прежнему весьма и весьма противно. Матросов передергивало от отвращения,  но глотать столь ценный продукт было необходимостью: если без еды человек в состоянии прожить несколько недель, то  без воды отведено ему  дней пять-шесть, не более.
       На протяжении многих столетий мореплавателей поджидали те же трудности, что и караваны, величаво шествующие по пустыне. И причиной тому была  всего лишь пресная вода, хотя  ноги сухопутных путешественников утопали в песке, а мореплавателей - омывали соленые морские волны.  
       Корабельная команда, помощники капитана и сам Грэг жили на многочисленных этажах полуюта – надстройки, начинающейся с кормы, но не доходящей до бизань-мачты. Здесь же подготовили несколько кают для вступивших на борт вместе с заключенными конвоиров.  На корме и качало меньше, и брызг летело не столь обильно. Обычно для отдыха моряков использовался  форпик – помещение в носовой части судна, впереди фок-мачты. Тут постоянно трясло, было очень сыро, и размещать груз считалось нецелесообразным. Однако многие капитаны почему-то считали данное место идеально подходящим для матросского кубрика, сами же предпочитая отсиживаться  на юте.  Грэг не относился к их числу. Форпик он приказал переоборудовать в карцер и использовал только для тех членов корабельной команды, чьи представления о порядке на судне не совпадали с его взглядами. Для этого потребовалось лишь закрыть крепким люком дыру в палубе, исполняющую роль дверного проема. Даже в спокойную погоду на форпике  ощущалось тошнотворное покачивание.
       Викторию Корвин волей случая, вернувшуюся на корабль, капитан не стал запирать в корабельный трюм, как остальных, а отдал ей одну из пустовавших на полуюте кают. Не сказать, что члены корабельной команды были очень довольны этим решением, но перечить Грэгу Уайтлоу никто не осмеливался. Тонкое красное платье, в котором девушка вступила на борт «Яркендара», совершенно не годилось для морского путешествия и Вик из корабельных запасов выделили   обычную парусиновую робу: не слишком подходящую по размеру, зато прочную и относительно чистую. Когда  Виктория первый раз появилась в таком одеянии на верхней палубе, матросы, несущие вахту попадали со смеху – настолько забавно выглядела девушка.
       На любом корабле появление женщины вызывает нездоровую реакцию со стороны команды, а уж про лихих ребят с «Яркендара» и говорить нечего! В этой ситуации капитан принял единственное верное решение – определил Вик в помощники судовому коку – добродушному  старине Снафу. Все свободное время Вик проводила на камбузе, постоянно драя грязные котлы и жирные баки. Работа была не из легких, но зато теперь в вечернем чае не плавали плюхи сала и остатки солонины, поданной на обед.
       Однако для других заключенных никаких послаблений никто не делал. Каждое  их утро начиналось с «упражнений силовых и полезных» - как подшучивал над ними боцман. Говоря простым языком - с откачивания воды из трюмов. Как бы тщательно ни конопатили корпуса судов, вода всегда находила для себя лазейку и проникала в трюм. Откачка осложнялась еще и тем, что на галионе не нашлось достаточно длинного шланга, и часть заключенных  была вынуждена налегать на помпы, а часть - таскать воду в ведрах на верхнюю палубу и выливать ее там за борт.
Пока одни узники, словно муравьи,  бегали с нижней палубы на верхнюю, таская тяжелые ведра, другие были заняты приборкой палубы. Для «натирания полов» использовали огромный плоский кусок пемзы, утяжеленный сверху. Несколько человек на длинных веревках возили его туда и сюда по покрытой пеной корабельной палубе. Потом на палубу выливали сотни ведер морской воды, и наступала очередь «сухой приборки» - заключенные выдавливали воду из палубных досок плоскими дощечками, закрепленными на концах длинных палок.  Труд перевозимых каторжан  существенно облегчал будни  корабельной команды. По-крайней мере матросы на пути в Хоринис  были избавлены  от  двух утомительных занятий: откачивания воды и «швабрования» палубы. Работы прибавилась лишь  у боцмана и  кока.  

*****

       Случайно или по воле провидения, но Горна и Лестера поместили в один и тот же трюм. Более того, их нары, сколоченные из необработанных досок, стояли рядом. В трюме отвратительно воняло. Впрочем, как и везде.  Лужицы протухшей воды источали  отвратительный, проникающий даже в самые отдаленные уголки корабля,  смрад. К этому запаху добавлялся «аромат» краски, которой покрывали  подводную часть корпуса для защиты от гниения. Изготавливалась она из дегтя и серы. Но особо сильное зловоние испускала покрытие наружной обшивки судна: ядреная смесь смолы, серы, сала, сажи и древесного угля вызывала у людей нескончаемый зуд в носу. Столь же отвратительно пахнущими составами пропитывались любые палубные приспособления. Надводная часть корпуса покрывалась смесью из воска, дегтя и скипидара.  На корабле смолили все – даже такелаж!  Особенно нестерпимой смоляная  вонь становилась в жаркие летние дни.
       Если бы только запах был единственным неудобством для заключенных и корабельной команды!  Кубрики и трюмы буквально кишели  черными и рыжими тараканами, блохами, клопами и крысами. Неряшливость моряков и животные условия существования были благодатной почвой для  размножения многолапых соседей. Особенно докучали морякам крысы. Про крыс даже бытовала шутка, что «это не они живут среди нас, а мы среди них». Грызуны умудрялись забираться в самые отдаленные уголки кладовок, где моряки хранили сухари, сахар, муку. Если животные не могли найти ничего съестного, то пытались обгрызть пальцы на ногах у заснувшего после тяжелой вахты  моряка.  Периодически корабельная команда устраивала коллективную охоту на четвероногих грызунов. Только тогда крысы прекращали наглеть и опасливо прятались по своим норам. Но был в этой ситуации  и один положительный момент: если терпели моряки кораблекрушение, и предстояло людям бесконечно долго  дрейфовать по воле волн, когда заканчивался корабельный провиант крысы, становились для людей их единственной пищей.  
       Помимо Лестера и Горна в трюме оказались заперты еще человек двадцать. Общение заключенных, впервые встретившихся на борту «Яркендара», начиналось со знакомства, далее следовал произвольный рассказ, за какие прегрешения его автора наградили почетным званием рудокопа, и заканчивалось все уточнением прежнего рода занятий рассказчика. По этим крупицам складывалось у узников первое представление  друг о друге. Люди осторожно приглядывались, и пытались понять,  кого можно будет со временем  пнуть, а от кого лучше держаться подальше. Конечно,  не все говорили правду - многим было чего скрывать. Некоторые просто отмалчивались. Горн рассказал историю, о том, как совершенно случайно насмерть  зашиб в драке  своего сослуживца. Глядя на огромные кулаки богатыря, никто и не подумал сомневаться в искренности его слов. «Такими, не то, что человека, зверя дикого зашибить можно» - рассудили узники. Лестер оказался  единственным, кто не поверил Горну. Ассасин неплохо разбирался в людях, более того – он их интуитивно чувствовал и  был уверен, что могучий воин зачем-то скрывает правду.  
       Сам Лестер не счел для себя необходимым сочинить какую-либо историю, объясняющую его появление среди людей, запертых в корабельном трюме. Ассасин  вообще старался ни с кем не разговаривать, предпочитая, в часы свободные от  мытья палубы и откачивания затхлой трюмной воды, молиться или размышлять. Он много думал  о людях, которые по негласному приказу короля должны теперь навеки забыть, что означает слово свобода: «Пока в душе человека живет  надежда, он продолжает оставаться человеком. Но стоит лишить его этого спасительного лучика, и он начнет медленно умирать. Человеческая душа, лишенная надежды – обречена. Как и ее хозяин. И не важно кто ты простолюдин или мудрец. Заключая людей под непроницаемый купол, король тем самым убивает их. Из-за чего король так ненавидит магов?» - беспокоился ассасин.
       В его роду, из поколения в поколение, отец сыну передавал начальные азы самого важного дара богов. Пришло время, и  уже сам  Лестер  научился   вызывать свет,  овладел навыками чудодейственного врачевания. В считанные минуты был способен ассасин заживить небольшую рану.  Теперь же это приходилось скрывать. Кому Лестер молился в минуты своего душевного единения? Никто так и не понял этого. Да люди и не пытались. Каждый из заключенных все еще очень остро переживал именно свою беду. Большинству из них трудно было смириться с тем, что привычный образ жизни внезапно прервался, и теперь они стали изгоями, человеческими душами, обреченными на неизвестность. Дорога, ведущая  в рудники Хориниса, обладала одной особенностью: она позволяла путнику двигаться только в одном направлении –туда. И не оставляла шанса вернуться назад. Конечно же, среди осужденных жила романтическая история об отважных пленниках, дерзнувших  бросить Закону вызов, и найти дорогу домой. Но это, скорее всего, была всего лишь мечта, хотя и столь необходимая человеку, попавшему в безвыходную ситуацию!
       Примерно через неделю плавания у людей, проводящих большую часть своего времени в замкнутом пространстве, начали складываться отношения  столь свойственные человеческой натуре: более сильные личности притягивали слабых духом, ищущих поддержки  и защиты. В трюме, ставшем для  узников их плавучей тюрьмой, выделялись два человека: Горн и еще один заключенный – Эстебан. Если Горна товарищи полюбили  за его великодушие и доброту, то Эстебану подчинялись из-за жестокости и властолюбия.  
Эстебан, как и Горн, некогда служил под знаменами Робара Второго, но в отличие от добродушного богатыря, Эстебан был принят в королевскую гвардию и командывал небольшим отрядом паладинов. На рудники же попал, погубленный жаждой золота и вероломством одного из  подчиненных.
       В деревне, освобожденной паладинами Эстебана от орков, странным образом пропали все церковные золотые предметы: чаши, кубки, подсвечники. Шла война и жилища да храмы нередко грабили. Хотя и не всегда виной тому становились орки. Эти полузвери-полулюди  редко использовали золото, да и не имело оно в их глазах большой ценности: топоры получались тяжелые и мягкие.  А богов своих орки предпочитали вырезать из каменных деревьев. Лишь некоторые удостаивались чести быть отлитыми из желтого теплого металла. Люди же во все века чтили золото и нередко делали его денежной мерой. Соблазн прихватить золотишко, списав все на орков,   оказался для Эстебана слишком велик. Как и в случае с Кристофом Шреве обычный  донос послужил  поводом для его ареста и  незамедлительно вынесенного приговора.  Затаил тогда Эстебан зло на весь род людской.  И никогда бы не упустил шанс отыграться – причинить боль другому.
     На седьмой день плавания море стало неспокойным, к вечеру ветер усилился. «Яркендар» сильно качало. Утром ветер внезапно переменил свое направление, и капитан приказал поставить фок и контр-бизань, сделав корабль более устойчивым – так меньше чувствовалась килевая качка.  Восход солнца был просто великолепен. Светило, словно золотой диск,  поднималось из-за горизонта и в этот миг казалось, что не ветер наполняет  паруса галиона, а солнечные лучи заставляют корабль плыть вперед. К сожалению, дивным зрелищем могли наслаждаться лишь члены команды, которые все это видели неоднократно и давно уже не испытывали восторга.
     Каждое утро  Лестер начинал с молитвы. Для «встречи с богом» ассасин облюбовал небольшой пустой участок трюма возле самой двери. Встав на колени и приготовившись  произнести выученные еще в глубоком детстве слова,  Лестер внезапно почувствовал, что кто-то подошел к нему сзади. Обернувшись, ассасин в двух шагах от себя увидал одного из прихвостней Эстебана  по имени Санчо.  
     - Поднимайся, святоша. Иди бить поклоны богу корабельной помпы, – еле слышно  выдавил из себя подошедший.
     Лестер прекрасно знал, что сейчас не его очередь выкачивать скопившуюся в трюме воду. Не составило труда ассасину догадаться, и кто стоит за  «дерзкой» речью Санчо.
     - Аданос  дал нам всем радость труда, дабы могли мы в полной мере насладиться  отдыхом, ступающим ему во след. И не в моих силах лишать человека того, чем наделил его бог, – невозмутимо ответил ассасин.
     Опешив от столь высокопарного отказа, Санчо на мгновение замешкался и  с надеждой поглядел в сторону Эстебана. Ничего не нарушало скрип мачт да тягостную тишину, наполненную вздохами спящих узников. Казалось, что в трюме бодрствуют только Лестер и Санчо. Честно говоря, Санчо совсем не нравилась отведенная ему роль. Он даже испытывал симпатию к Лестеру - этому замкнутому человеку с завидным постоянством совершающему  каждое утро службу своим богам. Но еще меньше Санчо хотелось сейчас спорить с Эстебаном. Именно он  приказал  «прощупать» отщепенца – так бывший королевский паладин окрестил Лестера. Это был хороший случай проверить свою власть. Сквозь чуть приоткрытые веки Эстебан внимательно следил за происходящим и, раздосадованный  растерянным видом посланника, подал условный  знак двум своим головорезам.
     Если бы бывший паладин знал, кого он сейчас пытается сломать, то горько бы пожалел о задуманном, но неведение - одно из даров божьих -  распростерло над ним свои крылья.  
     Карлос и Рамон (так звали его ближайших помощников) неторопливо направились на подмогу к прибывающему в растерянности Санчо.
     - Тебе не нравится откачивать воду, не желаешь помогать своим ближним? – с издевкой обратился к Лестеру Карлос.
     -  Помощь ближнему – наша святая обязанность и ничего иного кроме радости не могу я испытать,  творя сие дело.
     -  Ну, так ступай помогать, крыса монастырская, – рассвирепел  Рамон.
     С этими словами он попытался обеими руками с силой толкнуть Лестрера в грудь. Кандалы, сковывающие запястья, как Лестеру, так и обоим его противникам, существенно ограничивали свободу движения, но Лестер, в отличие от его врагов,  был универсальным бойцом. Сделав шаг назад, он поймал то мгновение, когда  нападавший по инерции провалиться вперед. Затем, прихватив противника за цепь, сковывающую браслеты, ассасин чуть-чуть увеличил инерцию тела нападавшего. Когда же  последний начал терять равновесие, оставалось лишь с  силой ударить его в грудь.  Рамон  словно мячик отлетел назад и растянулся  во весь рост на грязном полу. Туда же через мгновение отправился прилечь и его приятель Карлос. В трюме уже никто не спал – десятки глаз с интересом следили за происходящим. Головорезы Эстебана, вскочив со своих нар, попытались оттеснить дерзкого заключенного к стене. Но гнев был им плохим помощником – одновременно к строптивому узнику могли подойти только двое, даже для третьего не оставалось места –настолько узок оказался проход. Потуги бандитов не вызывали у Лестера  ничего кроме смеха. Попытка голыми руками в тесной комнате расправиться с воином, посвятившем всю свою жизнь науке убийства и выживания, выглядела в его глазах более чем нелепой. Но так думали не все. Внезапно, Лестер обратил внимание, что две бандитские  головы в заднем ряду вдруг пропали из его поля зрения, затем еще две и тут ассасин понял причину столь непонятного поведения нападавших – Горн пришел ему на помощь. Не говоря ни слова, гигант тем временем приблизился к толпе сзади и просто расшвыривал людей, словно и не люди это были, а мешки с соломой. Поверженные противники, потирая ушибленные места, даже не пытались атаковать вновь. Только сумасшедший мог попытаться в честной битве без оружия сбить Горна с ног. Наконец, когда между Гоном и Лестером не осталось ни одного из прихвостней Эстебана, взгляды мужчин  встретились. Мгновение они стояли, не проронив ни слова – словно изучая друг друга.  Затем Горн, улыбнувшись, протянул Лестеру в дружеском жесте  свою огромную ладонь.
     - Лестер, пора бы тебе прекратить  жизнь отшельника.
     - Я никогда не бываю один. Со мной всегда мой бог, –смиренно ответил Лестер.
     Горн усмехнулся. Уж он-то неоднократно становился свидетелем, что нет богу дела до людей. А если и есть, то люди этого никогда не ощущают.    
     - Прибереги свои проповеди для других, - добродушно возразил богатырь.  – Если люди держатся вместе, если делятся они своими радостями и бедами, то и жить им становится проще. Ведь поделившись с другом радостью, ты получаешь радость вдвойне, а горем – делишь его пополам.
     Горн сам удивился,  насколько по-философски зазвучали сказанные им  слова. Не склонен был командир сквайров красиво изъясняться. Видимо,  и на его долю уже выпало немало страданий – мудрее становился великан. Лестер, удивленный услышанным, с интересом  посмотрел на своего собеседника.
     Сегодня у ассасина вновь появились враги. Но он привык к постоянной опасности. Другое чувство заставило холоднокровного слугу короля изменить своим принципам. Чувство, которое он испытал, увидев, среди вереницы заключенных Викторию Корвин - измученную загорелую девушку с высоко поднятой головой и развивающимися по ветру волосами. Словно снег, тающий под лучами весеннего солнца, плавился лед его души. Первый раз, дружба, предложенная кем-то, не показалась ему лишь нелепой обузой.
     - С радостью буду считать себя твоим другом, - принял Лестер дружеское предложение.
     Мужчины впервые по-товарищески горячо и открыто пожали друг другу руки.