***
В двухэтажном доме, что на первом уровне верхнего города, в комнате с видом на замок, за столом, распивая цветочный чай, разговаривали двое мужчин. Один из них сразу виделся магом, в тёмно-красной мантии из множества слоёв ткани, взгляд величественный и как будто всепрощающий; уже есть в волосах проседи, однако мужчину нельзя назвать стариком. Второй — военный, это видно по осанке, слышно по поставленному голосу, чувствуется по характеру.
— Жалко мне этого лейтенанта, Густав, — вздохнул маг, — смерть за правду, наверное, страшнее всего.
— Это Вы сейчас о Ли?..
— О ком же ещё? Хотя нет… мало ли таких «лейтенантов» было?
— Ли ещё не умер, Вы же знаете об этом. Правда, Его королевское Мордашество избирает всё более изощрённые способы казни, а в этот раз особенно. Невесело ему, веселится, как может.
— Веселье — праздный образ жизни. А веселье от созерцания смерти — это величайший грех. Ни убийцы, ни воры, ни чревоугодники… даже они… не способны на такой грех.
— В каком мире вы живёте?.. Все любят глазеть на казни. Ладно, я всё понимаю. Но мы с Вами можем поговорить о Ли позднее, — настойчиво сказал Густав, — тем более, когда всё произойдёт, быть может он ещё живым будет. Кто знает?..
— Да, Густав, ты прав.
— Ладно, так я могу рассчитывать на лояльность магов?
— Безусловно. Пренепременно. Мы всё решили на совете ещё вчера. Так будет лучше. Только грех с себя этот, боюсь, мы не смоем.
— Да что Вы всё о грехах? Это пустой разговор. Только с Вашей помощью мы можем убрать Фридриха.
— Конечно. Пренепременно. Я понимаю значимость нашего поступка.
— Вы документы подготовили?
— Да. Все документы готовы, они у Матиаса Клера. Матиас не догадывается, что мы попросили хранить у него в сундуке. И, бесспорно, мы должны вознаградить его за этот тяжёлый труд.
— Труд?.. — насмешливо переспросил Густав. — Почему именно этот отставник-генерал?
— В нём нет того любопытства, что присуще жителям этого города.
— А… понятно. Ключ у него?
— У меня. Возьми, — маг протянул военному ржавый ключ.
— Отлично. Документы кто делал?.. Я спрашиваю, чтобы недоразумений не было.
— Кое-что мы сделали своими руками. Рекомендательное письмо. Насколько же оно лживое. До чего мы, маги, опустились?.. Как же мы можем…
— Дальше, — военный не выдержал и перебил.
— Конечно. Пропуск в замок выписал первый советник.
— Харольд Хармс?
— Да, этот господин, мы щедрейше вознаградили его за труд.
— Самый близкий королю человек и тот предатель, — засмеялся Густав, — мда… продаются все.
— Он не ведает, что предал.
— Не ведает, но пропуск выписал… Что-то ещё есть среди документов?
— Безусловно. Книга поварских рецептов. И как могут люди чревоугодничать? Как могут они есть в угоду своему желудку?..
— Вас послушать, так ничего и делать нельзя. И есть в том числе. А жить хоть можно?.. Прекращайте болтовню, — выпалил военный, — мы спасаем Миртану от самодура. Точка.
— Понимаю твою озадаченность, Густав, понимаю, — всё с тем же спокойствием говорил маг, — но я не могу поменять свою жизнь. Я привык жить в мире, без греха.
— Вы — единственный маг, кто так живёт. Остальные лишь пытаются, — усмехнулся Густав.
— Мы не вправе оценивать поступки других, не разглядев их у себя. А что будет, когда не станет Его Величества?.. Ох..
— Что будет… что будет… — шёпотом передразнил Густав и очень быстро произнёс следующую речь: — А то и будет. Умрёт Его Мордашество, в замену ему на трон советники и всякие там генералы посадят Альгенда Слабоумного. А этому девятилетнему только и знай, что зад подтирать и с ложечки прикармливать. Представляете, кто на самом деле бы правил? Да любой из советников, такая же морда, что и Фридрих. Подсунут мальчику, который ничего не соображает любой указ, а он просто крестик поставит… да, крестик, потому что слабоумный он. А что будет в указах… да что угодно, только пользу эти самые указы будут приносить не Миртане. Мне этого не надо! Мы поставим во главе Миртаны Робара Второго, советники даже слова сказать не успеют: кого убьём, кто сам сбежит. И гвардия нам не помешает. Они без присяги новому правителю даже меча не поднимут. Робара уже завтра вывезут из Хориниса. Всё уже решено.
— А мальчика бедного куда?
— Магам на исцеление… — грубо ответил Густав и нерешительно добавил, — Робар решит куда его.
— Смятение у меня Густав. Страшное смятение. Вы правда лишите жизни короля так, чтобы он не мучался? Пожалуйста, не нужно крови. Не грешите против веры Инноса.
— Это самое обидное: без крови. Отравят его втихую. И всё. Смерть от отказа почек — обычное дело у королей. Крови точно не будет. Могу Вас уверить. Но я бы не отказался выпустить ему кишки… Мы не дураки, чтобы пытаться воевать с личной гвардией, которая Фридриха днём и ночью хранит. Нас всего четыре человека. Мы просто не сможем. А вот король умирает, все суетятся, бегают, гвардия в том числе. Мы приводим Робара, провозглашаем его правителем. Нас поддержат все, кто недоволен был Фридрихом. Через два дня гвардия присягает Робару на верность. Я предполагаю ещё кой-какие трудности, но видно будет.
— Однако у меня вновь смятение.
— Я точно могу рассчитывать на магов?.. — повторно и неуверенно спросил Густав.
— Непременно. Мы не можем изменить своих решений, как не можем изменить своей вере. Кто будет убийцей? Я должен буду снять ему грехи.
— Потом снимите. Убийца — подходящий. Пропащая душа, — в духе мага сказал Густав, — а всего-то девятнадцать лет. Только такой бы и согласился, хотя и этот ещё… Но я знаю на какие рычаги давить. Согласится, никуда не денется.
***
Король блещет золотыми доспехами, король улыбается, король приветственно машет рукой своему народу, те махают в ответ, выкрикивая лицеприятные возгласы, желают здравия своему правителю. Фридриха Красивого везут слуги на широкой восьмиколёсной повозке. По центру её трибуна в форме квадрата с поручнями, за них держится король и его четвёртая жена Маргарита. Процессия проходит от храма Инноса, в котором состоялось венчание пары, по улочкам города и до ратуши, где выстроились паладины и гвардейцы, около пятидесяти человек. Король упивается любовью народа, чем ближе он подъезжает к ратуше, тем одобрительнее становятся возгласы, тем больше среди толпы переодетых приверженцев короля, тем сильнее охрана отпихивает голь, настырно лезущую в первые ряды.
Фридрих подъезжает к ратуше. Площадь казни подле её пуста, и лейтенант Ли не может созерцать красоты Его Величества. Король спускается с трибуны, проходит величественным шагом мимо военных, выстроившихся в два ряда, разворачивается к народу, поднимает правую руку вверх, через мгновение слышится громогласное солдатское исполнение гимна Миртаны, написанного самим королём (чистая правда):
«Мы славим тебя, Фридрих,
Ты опора нашей Миртане,
Орк — он страшно дик,
Нагловат и деловит, и укусить норовит,
Но ты не дашь нас в обиду этой твари
Слава Фридриху. Его красоте неземной.
Слава Фридриху. Ой-ой-ой:
Бежит орк с волосатою ручищей-рукой.
Но Фридрих убьёт его ногой.
Даст ему в глаз картошкОй.
Орк ослепнет и убежит домой.
Слава Фридриху!
Он – наш величайший Герой.
Божественный посланник Инноса!»
Вся толпа в едином порыве вздыхает: «гениальный гимн, Ваше Величество». Король не сомневается в правоте своих подданных.
Получасовые овации, крики «да здравствует Фридрих Первый!» не смолкают ни на миг. Король поднимает руку во второй раз, гимн вновь исполняется. Опять восторженные возгласы, посвящённые таланту Его Величества.
Появляется лицедей, одетый в шкуру орка, мажет бумажным Краш-Варроком и кричит ужасающее «Агрх», толпа отвечает «Фу-у-у», храброму королю подносят картофелину, вымытую так, что от неё исходят ароматы мыла, Фридрих бросает в «орка» картофелиной, попадает ему в голову. «Орк», мастерски показывая, что не может совладать с силой Его Величества, падает навзничь. Вновь овации. Восклицания. Все кланяются королю, благодарят его за спасение.
К королю медленно подводят его жену.
«Ах, какая красавица…. Ах, какое у неё платье… Ах, какой у неё чудесный ротик… Ах, какой вкус у Его Величества…» — слышится с разных сторон. Маргарита стоит с Фридрихом и кланяется.
Его Величеству надевают сарыч и приносят ястреба, сажают на руку. К лапе птицы привязан крохотный флаг Миртаны, птица срывается с королевского предплечья, Фридрих кричит:
— Выколи главному орку глаз!
Толпа дружно скандирует: «Орку — глаз!!!».
Из построения выходят два паладина и начинают фехтовать друг с другом деревянными мечами, победитель, опрокинувший соперника, подходит к Фридриху, Его Величество провозглашает:
— Ты принят в королевскую гвардию!
Поднимается шум: люди хлопают, торжествуют, радуются, упоённые великодушием короля.
Резко, как будто по заклинанию, за королевской спиной спадает пурпурный занавес, что крепился на двух столбах. За занавесом — шуты, факиры, акробаты. В мгновение ока каждый из них начинает свою привычную работу. Гримасы, огонь, прыжки — всё смешивается в одном общем зрелище. В одной феерии. В Феерии Его Величества Фридриха Первого.
Кажется все жители Венгарда уже на площади, все созерцают представление, все восторгаются красотой короля и королевы. Закат. Зажигают фонари, но светло и без них: вспыхивает чаша на высоком постаменте, проносится одобрительный гул. Долгое время этот гул не смолкает: очередная выходка акробатов, очередной трюк факиров, новые гримасы и дурачества шутов.
Подвозят телегу с картофелем, каждый желающий может взять одну картофелину и зашвырнуть ею в чучело орка с открытым ртом. Победителем становится тот, кто первый зашвырнёт картофель прямиком в рот чучелу. Награда — телега картофеля и благородный меч.
А вот и откупоривают бочонки с пивом, бесплатно разливают каждому желающему, бесплатно отдают зажаренные куски баранины, кабанины, телятины, по желанию их можно заправить соусом. Народ Венгарда сыт — народ доволен.
Король не устаёт слышать комплименты в свой адрес. Король опять поднимает руку, затишье, гимн. Фридрих первый с женой взбирается на повозку и отправляется обратно к замку, люди благодарят Его Величество за сегодняшнее представление.
Феерия продолжается и без короля.
***
Аттила. Не узнать его по прошествии девяти лет. Вот десятилетний ребёнок, а вот девятнадцатилетний юноша. Их совсем ничего не связывает. Может, глаза остались те же, но остальные изменения кардинальны.
Худощавый, сутулый. С округлыми мешками под каждым из глаз. Совсем без щетины, нет даже подобия усов, как будто они отказывались расти, по той причине, что не считали его достаточно взрослым. Обрит наголо, поэтому карие глаза выделяются на фоне бледного лица как нельзя лучше. Пальцы длинные, такие же, как у ловкачей. На носу небольшой шрам.
Казалось, в Аттиле совсем ничего не осталось от ребёнка.
— Феерия, феерия, — ворчал старый трактирщик, — благодарят короля, за то, что он тратит их же денежки. Стадо. Повелись на бесплатные развлечения.
Аттила — единственный посетитель трактира — скривил рот:
— Что-то ты не в духе сегодня, тебе то какое дело? Ну, пьют, ну, гуляют… И что? Я вот ещё папашу Фридриха даже помню, там даже таких праздников не было, не говоря уже о том, что жизнь не меняется: что при этом, что при нынешнем — всё одно гуано.
— Эх, да что ты понимаешь… — покачал головой трактирщик. — Ты чего пришёл? Шёл бы уж на феерию. Сегодня с меня всё равно не убудет.
— Не ворчи. Налей что-нибудь.
— И что Вам налить, сударь?
— Давай тёмного.
— Тёмного нет. Вчера закончилось.
— Э… давай тогда вон из того бочонка.
— Из этого?
— Ага.
Аттила слегка пригубил из кружки:
— Пойдёт. Ещё бы поесть что-нибудь.
— Ты конечно прости меня и всё такое, но не дам. У тебя денег не бывает постоянно. К тому же…
— Что?
— К тому же у меня почти всё мясо вчера забрали для Фридрих-феерии, так, жалкие куски остались. Может, ещё кто-нибудь зайдёт… Вот им и…
— Да ладно тебе, кому нужно валить в трактир, когда на площади всё бесплатно раздают?
— Тебе, дураку, нужно.
— У меня другие причины. И есть я правда хочу.
— Всё равно не дам. И это… давай за столик, у стойки тебе делать нечего.
— Спасибо, папаня, — пробурчал Аттила и послушно выполнил указание.
Не успел он присесть за столик, как в бар вошёл высокий человек с военной выправкой, а за ним ещё два здоровенных розовощёких близнеца. Последние не стали подходить к стойке, а сразу уселись за соседний столик. Военный же, постояв у стойки, взяв порцию вяленой кабанины и бутыль шнапса, сел за один стол с Аттилой, тот был явно недоволен нежданному гостю:
— Тебе чего, папаша?
— Молчи, сопляк, — военный рассмеялся.
— Тю, напугал. Давай ещё мечи достанем и выясним, кто из нас сопляк.
— Ох… Где твоё чувство юмора?
— Папаш, ты бы рот закрыл, а то подохнуть с открытым ртом… некрасиво как-то, — Аттила старался не смотреть собеседнику в глаза.
— Ты такой же эстет, извини, «ценитель прекрасного», как и тот пьянчужка… вон там в угле… да вон же… видишь?..
Аттила посмотрел, никого не увидел:
— Плохо, папаш, у тебя со зрением, я слышал: такое маги лечат…
— Смотрите-ка, а ты ведь и взаправду заинтересовался. Значит, пьянчужкой себя считаешь.
«Ну, ты подашь пива или нет, обалдуй в фартуке?! Четыре тёмных и закуски» — весело крикнули близнецы за соседним столиком прямо над ухом Аттилы.
— Теперь ты меня выслушаешь, — продолжал военный.
— Сгораю от нетерпения.
— Сначала об условиях.
— Ага.
— Если согласишься и сделаешь всё, как надо, ты и твои друзья… — собеседник сделал картинную паузу, — ты и твоя друзья избегнут высокой награды: быть минентальским заключенным.
— Ну тогда конечно же я согласен, — ёрничал Аттила, — тогда завтра мы детали все вместе и обговорим. Заходи к нам на обед.
— Ты же такой предсказуемый, Аттила, как и раньше.
— Замечательно. И, кто тебе сказал моё имя?
— Да я о тебе всё знаю. Всю твою прискорбнейшую биографию.
— Например?
— Например… например, в лет этак двенадцать ты первый раз напился, залез в винный погреб Уинфорда, продырявил бочку и выхлестал несколько кружек. А пойло то у него… Да ты и до этого пил, только так понемногу, но в тот раз ты особенно отличился…
— Ох, как удивил… да об этом случае пол Венгарда знает.
— Да, знают, что двенадцатилетний молокосос напился. А ещё все наверное знают, что за тринадцатилетний пьянчужка устроил резню овец у мясника, ночью, когда никто не видит. Всю отару вырезал. Это надо ж так постараться, — Густав засмеялся.
— Ну, мелочь то какая: овец вырезал. Их всё равно для колбасы с котлетами отращивали. И мне глубоко без разницы, где ты об этом узнал…
— Гляжу…
Военного опять перебили криками: «Слышь ты!.. Ты чего нам принёс?! Мы просили четыре тёмных! А ты нам чего?! Как это… как это нет? Куда ты его дел, старый хрыч? Мясо тащи. Быстрей».
— Убил бы, — негромко сказал собеседник Аттилы. — Ладно, договорю: гляжу, ты не веришь, что я о тебе всё знаю.
— Папаш, глянь, около дверного проёма табличка: «выпни себя сам. Или мы выпнем тебя». Вот, давай, вперёд.
— А откуда ты знаешь, что там написано? Читать ты до сих пор не научился, — подмигнул военный.
— Времени не было.
— Конечно не было, в кабаках сидеть с вечера до утра, когда же тут время будет.
— Папаш, хватит меня отчитывать как… папаша.
— А да, кстати, твоего отца… сожрали Варги. Ты же не знал?
— Туда ему и дорога, — с искренним безразличием отвечал Аттила.
— О матери то же самое скажешь?
— Пойми, мне без разницы.
— Так уж и без разницы? Врёшь. Твоя мать вышла замуж, — Густав отхлебнул из кружки, причмокнул губами и неописуемым удовольствием добавил: — второй раз. Маленький братик у тебя подрастает… девять лет ему уже.
— Поражён твоей осведомлённости. Да и… плевал я на неё.
— На мать?
— На осведомлённость, папаш. На осведомлённость… а мать… да, в конце концов, она мне ничего хорошего не сделала… Так. Хватит. Что за разговоры по душам? Ты кто такой?
— Я? Зови меня Густав.
— Угу. Ты Густав. У меня хорошая память, Глукзстаф.
— Ладно, язва. К делу… вот здесь, — военный бросил на стол свёрток, — бутыль с ядом, книга с рецептами, документы, подтверждающие, что ты повар, документ для доступа в верхний район Венгарда. А в дыре за монастырём ты найдёшь одежду, чистую, не то, что сейчас у тебя — тряпьё. Догадался, что нужно сделать?
— Нет, мужик, я же пьянь. У пьяни мозги не работают.
— Ладно, пьянь… С этими документами ты без проблем станешь помощником главного повара при королевском дворе. За три дня ты должен отравить короля. И всё. Ну, и если ты чем-то там поживишься дело твоё.
— Почему я?
— Так. Кошелёк верни, — Густав посмотрел прямиком на Аттилу.
— Подавись.
Кошель грохнулся на пол, военный ловко его подобрал и, как ни в чём не бывало, продолжил:
— Почему ты?.. Ладно, мне пора. Помни о том, что будет если…
— Блефуешь, папаша. Не будет «если».
— Проверь. Потом всю жизнь себя не простишь.
«Свинину не прожарил!» — снова крикнули за соседним столиком.
— Как вы мне надоели!!! — рявкнул Густав и, резко вогнав кинжал в шею одного из близнецов, вымахнул из трактира.
Трактирщик перепрыгнул стойку, оставшийся в живых близнец и Аттила склонились над убитым.
Уже на улице, такой непривычно пустой, Аттила огляделся по сторонам и прошипел:
— Урод… Где тебя искать?
Карман оттягивал кошель только что взятый с трупа