Re: Т: Исчезновение

Только к утру повар добрался до Венгарда, и, взяв необходимую одежду, направился в верхний квартал. Охранник у входа хоть и требовал документы, разрешающие жить в аристократическом районе города, сам давным-давно относился к заходящим безразлично, не пуская только оборванцев и пьяных. Следует отметить, что читать блюститель порядка не умел, однако с важным видом достаточно долго разглядывал документ, выданный Аттиле, как будто внимательно изучал текст, как будто внимательно всматривался в каждую букву, слово и чуть ли не до запятой проверял документ. На самом деле, ему достаточно было видеть любую печать. Закончив изображать из себя грамотея, охранник передал документ обратно Аттиле и, зевая, сказал «проходи, не мешкай».    

С охраной во второй верхний город всё получилось куда проще, единственный солдат, решавший кого пропускать, кого нет, лишь  странно подмигнул Аттиле, и с натянутой улыбкой сказал: «не сомневаюсь, что готовишь ты отвратно, но это ведь даже хорошо», после чего, немного замешкавшись, добавил: «Тебе Густав передаёт привет и учти, завтра меня уже здесь не будет». Повар со злостью выхватил документ, с презрением посмотрел на охранника, но говорить ничего не стал. Путь до замка Аттила преодолел с мыслями о том, что непременно, когда-нибудь найдёт Густава и оторвёт ему голову или будет мучить так, что смерть покажется невероятным счастьем.    

Охранники у замка изучали отравителя с ног до головы, ощупывали одежду, внимательно разглядывали содержимое пакетов, а на их вопрос «что это за пузырёк», Аттила отвечал «специи». Придраться, как бы они не старались, было не к чему, даже неблагородный говор отравителя остался незамеченным.

Идя по широким коридорам замка, юный повар открыл от изумления рот: настолько здесь было красиво и необыкновенно, столько картин, золота, серебра, ценностей Аттила ещё никогда не видел. А если здесь удастся поживиться, так вообще прощай воровская жизни, можно уплыть на Хоринис, а там, говорят, преумножить свой состояние особого труда не составляло.

Кухня располагалась в конце коридора, аромат, доносившийся из неё был настолько очаровательным (именно очаровательным), что Аттила резко ускорил шаг, обгоняя слуг, несших на вытянутых руках подносы.  Внутри большой просторной комнаты суетились поварята (которым было лет по девять-двеннадцать), им в задачу вменялось помогать главному повару, который выделялся среди всех своим чёрным фартуком и колпаком золотого цвета.

Ханс Шуберт, главный повар, не очень долго разглядывал документы поданные Аттилой, отложил в сторону его книгу с рецептами и, воткнув длинный нож в отрубленную свиную голову, сказал:

— Ладно, к работе приступишь, когда переоденешься.

Самой первой работой юного повара стала чистка моркови, завтрак вот-вот должен был начаться, а морковный сок был непременным атрибутом на столе. Каждое утро его должна пить жена короля. Всё дело в том, что Фридрих однажды прослышал, что морковь, особенно её сок придают коже загар, как у варантцев. Властитель любил загорелых женщин, а его Маргарита была очень бледной.

Постепенно на кухне стало тихо, поварята разбежались, остались только Аттила и Ханс. Главному повару и главному болтуну королевского замка, стало скучно — разговаривать он любил, а «этот новенький» ни проронил ни слова.

— Чего молчишь?
— А чего говорить?
— Ну, расскажи, где ты раньше работал.
— А зачем? В документе всё сказано… — Аттила помедлил, — вроде бы.
— Должны же мы о чём-то разговаривать.
— Изволь, папаш, я выпущу кишки из рыбы… для начала, — Аттила чистил рыбу не слишком умело, но Ханс этого не замечал.
— На казнь лейтенанта Ли смотреть не пойдёшь?
— И чего в ней особенного?
— Поговаривают, что есть давать ему не будут, только пить, пока не помрёт.
— Слухи всё это. Мне тоже один раз рассказывали, — начал неуверенно врать юный повар, — что короля как-то пытались отравить.
— Знаешь, что я тебе скажу. Если бы кто-то хотел отравить Его Величество — обломал бы зубы. Всю еду проверяют.
— … да конечно… зубы сломают… зачем вообще кому-то нужно короля травить? Не понимаю.
— Вот и я. Живёт себе… пусть дальше живёт. Да и вообще он тогда непонятно ещё кого отравил бы… этот отравитель… блюдо король самолично выбирает.
— Бесперспективная работёнка.
— Точно подметил, парень. Ну, давай за дело. Разве что, знаешь, вино не проверяют оно в погребах закупоренное лежит.
— А, кстати, ты сам как к королю относишься?

Главный нахмурился:

— Это тебе зачем?
— Да так, — замялся Аттила, — разговор поддержать.
— Ну, если разговор поддержать… То неплохо.
— Наверное весело быть самым главным в стране?.. — резко сменил тему разговора Аттила.
— Угу. Обхохочешься.
— А что? Разве не так?
— И надо тебе такое веселье… просыпаешься, десять слуг тебя одевают, расчёсывают, чуть ли не зад подмывают.
— И, что потом?
— Потом… развлечения, разные самые. Завтрак там какой-нибудь, вроде перекуса, потом официальный завтрак, потом «куча государственных дел», потом обед, сидение на троне часов пять-шесть, ужин, лобызания с женой… только между нами, говорят, что король с женщинами ну никак…
— Ладно, знаем, слышал уже…
— Ладно, знатель, знает он всё. Сам же и просил рассказать.
— Я тебя ни о чём не просил…
— Ладно, умник, работай. Дай соль.
— А где?
— Тут одна полка — догадайся.

Аттила наугад взял первый попавшийся пузырёк, подумав, что зря он не учился читать, когда для этого была возможность. Ханс даже не взглянул на то, что ему дал молодой помощник, и всыпал порошок в жюльен. Король бы очень удивился, узнав, что сегодня одно из его любимых блюд было изрядно недосолено и изрядно приправлено порошком из солнечного алое, очень горького, а в жюльене, смешиваясь с соусом, превращавшегося в тягучую массу, но самым главным в этой специи была дороговизна, а Фридрих лишние траты не любил. За ошибку Аттилы и собственную невнимательность главный повар мог серьёзно поплатиться.

— Сейчас закончу, и можно будет пойти отдохнуть, — стирая со лба пот, произнёс главный. — А ты вроде ничего, парень. Не жрёшь, как некоторые… помощники.
— И, часто они у тебя меняются?
— Ну, не сказать что часто… раз в месяц-полтора.
— И это ты называешь нечасто?
— Да, это редко. Знал бы ты, как мы тут работаем, тоже сказал бы что редко. Вот был у меня одно время Горн помощником, может слыхивал?..
— Ну, так… — неуверенно сказал помощник.
— Этому толстозадому двадцать лет с чем-то, а жрёт за восьмерых и в морду дать не прочь, особенно когда выпьет. Пришлось его напоить, так чтобы он заснул и вынести из верхнего города. А как мы его вшестером тащили…
— Ну, ясно. Весело у вас работать.
— Не жалуюсь. Но ты вроде парень с опытом, готовить умеешь, все прошлые помощники, — Ханс покачал головой, — не умели, или плохо умели.
— Что-то ещё нужно сделать?
— Да нет, в принципе, теперь только в обед. Можешь идти в свою комнату. Ключи уже получил? — осведомился главный, вытирая руки о фартук.
— Ага.
— Ну всё, я тоже пойду отдохну. Ты, кстати, не куришь? А то у меня такой кальян и такой табак…
— Не, не курю, — соврал Аттила, стараясь как можно быстрей отделаться от Ханса.
— Как знаешь, как знаешь.

«Келья», как сам назвал свою комнату Аттила, была слишком тёмной, через маленькое окошко едва пробивался свет, каменные стены не украшались ни подсвечниками, ни картинами и фресками, ни коврами, в общем, всем тем, что скрашивает одиночество королевским слугам. Кровать была высокой с дубовой спинкой, с железными ножками и деревянным каркасом, отдыхать на такой не очень удобно, и совсем нельзя было её сравнить с тем диваном, который стоял у Грегора дома.

Слишком холодно. Единственным способом согреться в помещении было пуховое одеяло в сочетании с огромным количеством грога, стоявшего в углу, в ящике. Прекрасная слышимость, всё из-за тонкой двери, которую спокойно можно было пробить тупым кортиком.

На стене было лезвием ножа выцарапано слово, Аттила подумал, что это ругательство, на самом деле, это было «Горн». По полу бегали мясные жуки, но после чистки дюжины рыб, желания резать, давить и есть отпало у юного повара само собой. Пыльно. Ясно сразу, что здесь давно никого не было.

Лёжа на кровати, Аттила начал думать о том, что, не смотря на все недостатки, жить в замке неплохо, тем более повара были одними из немногих, кому платили деньги. Будущему отравителю Фридриха захотелось здесь остаться, рассказать королю о готовящемся покушении, получить в награду лучшую комнату, повышенную плату за его труд, да и признание, а там, глядишь, карьера пойдёт в гору. И вот простой воришка уже паладин, чином никак не менее генерала, или советник, приближённый, сидящий по правую руку от самого королевского величества. Аттила раньше никогда и не задумывался о том, нравится ему или нет Фридрих, и всё, что с ним связано. Жёны королевские нравились всегда — а вот к королю повар относился равнодушно, тем более что при Фридрихе воровать стало удобнее и легче, а паладины поймать никого не могли… или не хотели. Но особенно Аттиле хотелось, чтобы Густава вздёрнули на виселице и оставили на клёв воронам, и первым делом чтоб клевали его глаза: наглые, бесстыжие, чёрного цвета.

«Ведь наверняка заговорщиков не так много, потянешь за одну нить, узел развяжется», — размышлял Аттила. В трезвости он не мог даже заколоть овцу, разделать, выпотрошить, пожарить — да, но убить — нет, а когда речь идёт об убийстве человека, пусть даже не самого дорогого на свете, пусть даже не слишком жестоким способом, — суть дела меняется. Даже тот случай с резнёй овец, учинённый Аттилой и то был пьян и спонтанен.

С другой стороны, не отравишь короля, всё может пойти наперекосяк, а вдруг около их дома уже есть засада (пара вооружённых до зубов мастера шпаги или заклинаний) и если король к завтрему не умрёт, они изрубят одним махом и Томаса, и Редьярда, и Грегора, и Стеллу, всех тех с кем Аттила сосуществовал девять лет. Подумав об этом, Аттила ещё больше начал сомневаться. За эти годы, по-настоящему близким ему стал разве что Томас, Грегора — презирал, Редьярда — ненавидел, к Стелле питал холодное равнодушие. Но даже желанная смерть троих (а этого Аттила иногда хотел) не смогла бы перевесить жизнь близкого друга, и его собственную волю, вдали от короля.

Во время размышлений до Аттилы доносились стуки в чужую дверь, где, как потом оказалось, жил главный повар, крики: «открой», «проснись, сволочь», звуки взлома. Но ленному человеку, коим являлся молодой отравитель, сложно повернуться, даже когда над его ухом проносится стрела.

Стуки затихли. Аттила раскупорил бутылку с грогом. Выпивать юный повар очень любил, если бы окружающие знали, кем был его отец, вряд ли бы удивились. От наследственности никуда не деться. Только в отличие от своего отца — Стефана, Аттила никогда ничего не крушил, не бил, не загонял ребёнка в подвал, а просто засыпал и всегда дома, за исключением случаев, когда пил первый и второй раз в жизни. Лицо у Аттилы уже выдавало его привычку, а лет через пять таких же нескончаемых пьянок оно бы ещё и постарело до возраста этак сорок.

Об окончании своей жизни раньше Аттила размышлял редко, но в замке ему казалось что смерть близка, и непременно придёт к нему в случае непредвиденных обстоятельств. Стало страшно оттого, что дверь хлипкая, и как только отравитель выполнит заказ, ночью придёт Густав, сковырнет дверь ножиком и тихо перережет горло. Море крови и надгробие без надписи. А убийца так и будет творить перевороты, вербовать новых отравителей и жить в своё удовольствие. А Аттилы уже не будет. И так не хочется отправляться в загробный мир Белиара раньше времени.

По телу пробежало приятное тепло от грога. Немного опьянев, Аттила подумал, что можно вздремнуть: до обеда оставалось ещё несколько часов.

Снился отравителю сон в котором он разгребал горящие угли, вместо своего дома, а позже собрал три черепа, все в саже. Дальше приснился святой Робар со светившимся мечом и закрытыми глазами, налево и направо от ударов оружия падали Густавы, их ничего не различало. А каждого упавшего Густава клевали стаи очень маленьких белых ворон, от трупов ничего не оставалось, кроме тех самых глаз. Снилась и келья, только теперь она выглядела совсем иначе: стены из серебра, потолок из золота, вместо кровати тысяча пузырьков, среди которых Аттила искал яд, пробуя на вкус содержимое. Во всех из них был яд, но Аттила не умирал, и только, выпив последний из них, стало темно, а телу жарко — было очень похоже, что умираешь. Но через мгновение сон перенёс Аттилу на громадное зелёное поле, с яблонями, и увидел он себя со стороны, стоящим с молодой девушкой, которую почему-то назвал Энн. И говорил он Энн странные слова, смысла которых он не понимал: «да хоть тысяча лет пройдёт, ляжет в пространстве времени лёгкой красной лентой убийств и разрушений, и хоть в развалинах городов, а позже в песке уже не отыщешь что-то человеческое, ведь люди вернуться назад в норы, в которых жили изначально — им так свойственно возвращаться назад в подвалы, и хоть не будет больше ни Инноса, ни Аданоса, ни Белиара — ты останешься со мной».


Подобных насыщенных снов Аттиле не снилось никогда и так ему не хотелось просыпаться, но стук в дверь разбудил его, и, ругаясь, что сон досмотреть не дали, Аттила отворил дверь. На пороге стоял высокий паладин, который был краток:

— Обед готовишь ты!
— Я?
— Готовишь ты! — повторил военный ткнув для убедительности Аттиле в грудь, — и ещё: иди за мной… к королю.

Повар возражать ничего не стал, он решительно не понимал, что происходит, военный не стал распространяться о том, что главного повара Ханса уже арестовали, за то, что испортил королевский завтрак огромным количеством солнечного алое. Король распробовать блюдо не успел: охранники, отвечающие за проверку еды, были настороже.

Король был в плохом настроении, ему было очень скучно. Он склонил голову и нехотя взглянул на зашедших паладина и Аттилу, также нехотя выпрямился в кресле и начал говорить:

— В общем, кок, или как тебя там, ты мне на обед готовишь Фаламбо… И всё что остальное, что готовило это Солнечное Алоэ, бифштекс с кровью, суп Марли…  Мы тут нашли твои документы, тебя перфект Сильдена рекомендует, а я ему доверяю, мы с ним как-то охотились в его угодьях. Времени у тебя мало, так что иди сразу… — король замахал рукой, — и чтобы никаких фокусов с солнечным алоэ. Всё понял?
— Да, ваше величество, — только и мог ответить Аттила.
— Ну, иди уже, олух, моё величество хочет в тишине посидеть.

«Фаламбо»… название этого блюда отравитель слышал первый раз, и коли уж представилась такая возможность избавиться от Фридриха Красивого, ей нужно пользоваться, несмотря на то, что полчаса назад Аттила грезил о сладкой жизни в королевском замке. Единственное с помощью чего можно было узнать, что это за блюдо была книга с рецептами, который бывший повар швырнул где-то на кухне.

«Если яд убьёт мгновенно — мне конец, проверяющие еду умрут быстро, а повара казнят, если яд убъёт медленно — то на счёт своих жертв придётся взять не только короля». Перед такой дилеммой Аттила стоял в жизни впервые.

Для начала на кухне Аттила отыскал книгу с рецептами — она нашлась под разделочной доской, поймав за шкирку поварёнка лет двенадцати, отравитель вперился в него взглядом и спросил: «Читать умеешь?» — тот кивнул. — «Я просто сегодня чистил лук, глаза слезятся, букв не разбираю, а как готовить это блюдо я уже забыл. Ты главное читай, а я буду делать». Поварёнок поверил.

Блюдо оказалось десертом, не таким и сложным, состоящим из карамельных нитей, сливок, красного полусладкого вина и ещё десятка компонентов, но с каждым новым добавлением, становилось всё хуже, а когда уж было добавлен алкоголь (последний ингредиент) — вкус стал невыносимым, но времени готовить заново не оставалось. Поварята приготовили все остальные блюда, а Аттила незаметно добавил в десерт яд, примерно полпузырька.

Начался обед. На счастье короля и на беду Аттиле, лакей, нёсший блюда на проверку, уронил десерт, а с пола Фридрих точно бы есть не стал. Отравителю только и оставалось, что схватиться за голову. И как обычно в таких ситуациях выручил случай: король, после сытного обеда, очень любил выпить «Вальдкпенас». После его употребления, правитель чувствовал себя абсолютно счастливым, а уж если любимый десерт безвозвратно размазан по полу, то от гнева спасал только напиток. Лакею, который уронил блюдо, раньше вменялось в обязанности спускаться в погреб и оттуда приносить бутылочку любимого королевского вина, ну а поскольку этого слугу, после гибели десерта выпнули из дворца, за «Вальдкпенасом» необходимо было посылать кого-то другого. Короля считали чрезмерно капризным: ему нравилось, когда даже самые высокие чины паладинов или советники выполняли поручения за слуг. Принести вино Фридрих приказал старшему советнику, тот, в свою очередь, офицеру паладину, ну а тот (так уж повезло) встретился с Аттилой в коридоре, когда отравитель обречённый и отрешённый возвращался в комнату. Офицер остановил повара и, чуть ли не крича, приказал принести бутылку.

В погребе, «Вальдкпенас» стоял особняком в полной изоляции от всех остальных вин. Осталась последняя бутыль. «А что мне ещё делать?», — подумал Аттила, вытащил пробку и влил яд в вино, помнив о том, что бутылку обязаны открывать при короле, но шансов отравить, иначе чем так не было.

Отравитель отдал «Вальдкпенас» офицеру, тот покосился на Аттилу и подозрительно спросил:

— Ты зачем бутылку открыл?
— Сегодня я был на аудиенции Его Величества, он очень сожалел, что бутылка его любимого вина последняя, пока не созреет новый урожай виногорада, и сказал, что такой чудесный аромат, должен наполнить замок, — с налётом чопорности и аристократичности говорил отравитель.
— Чего это ты мне заливаешь?
— А ты рискни отнести бутылку обратно, и оставить Его Величество не только без десерта, но и любимого вина.
— Ладно, давай сюда быстрей, — офицеру не хотелось лишаться головы из-за прихоти короля.

Советник также покосился на офицера, тот рассказал ту же историю, что и Аттила. А уж когда советник донёс бутыль к Его Величеству, король задал тот же вопрос «почему бутыль открыта?», решив, что король забыл о своих словах, советник соврал:

— Я открыл, чтобы здесь не мешкать Ваше Величество, старался действовать быстрее.
— Ладно, наливай…

Король выпил вино.

***
Фридрих кряхтел и кашлял кровью, вокруг его ложа собралось человек десять, жена Маргарита, как и положено ей было по статусу, держала руку мужа, опустившись на колени, и, опять же, по статусу всхлипывала. Маги скучились в стороне, перешёптывались, поглядывали на короля и разводили руками «мы сделали всё, что могли», хотя и не использовали самые верные заклинания против отравления. Наследника престола — девятилетнего Альгенда — усадили чуть поодаль от кровати, вряд ли тот понимал, что вообще происходит с его братом Фридрихом, да и с ним самим.

Король что-то бормотал, но никто не слушал. Да и если бы прислушались, точно не уловили что-то связное в нескончаемой речи властителя Миртаны. Жалости к королю никто не питал — лишь делали вид, ведь обычно такого рода «собрания» статусные, у каждого своя роль. Жена властителя, например, должна нескончаемо реветь, вытирая реки слёз платочком с инициалами короля. Наследник должен опустить голову, в качестве признания заслуг прошлого властителя, Альгенду Слабоумному в таком положении держал один из советников. Последних было только человека четыре, остальные, сославшись на то, что верят в выздоровление короля не пришли и спокойно заснули. А эта четвёрка стояла вдали от кровати и молчала. Маги обязательно должны были разговаривать, просить Инноса о помощи, но делать этого не спешили. Все выигрывали от смерти короля.

К утру, когда начало рассветать и все в комнате короля спали или дремали, Фридриха Красивого не стало.



Дверь в комнату Аттилу отворилась ночью, повар не спал. Гостем был Густав, отравитель с ненавистью сжал кулаки:

— Ты зачем пришёл, папаш?
— Кончай называть меня папашей! — крикнул военный, подступил к Аттиле и с силой сжал ему горло, — ещё немного и ты, сучонок, сдохнешь, так что молчи. Ты отравил короля и я тебя подарю жизнь, но, пожалуйста… молчи!

Хватка ослабла, Аттиле удалось сделать вдох.

— Вали из замка… король вот-вот помрёт. Тебе здесь делать нечего, — спокойно сказал военный.
— Уговор в силе?
— Да, в Миненталь я вас не отправлю. А хочешь ещё какую-то награду… пошарься по замку, охрана всё равно у покоев Фридриха. И больше не появляйся мне на глаза, убью, не пожалею…
— Да иди ты!..
— Обязательно поцелуй за меня Стеллу! — весело крикнул Густав выбежавшему Аттиле, но тот не расслышал.